Ханука

Почти мидраш

Минка сидел на небольшом земляном возвышении, в тени зелени, и рассматривал хорошо видимый издалека Храм. Светлый камень, казалось, искрился в лучах жаркого солнца. У себя дома, в Египте, он не раз видел дворец фараона и богатые дома вельмож, но такой величественной и притягательной красоты, как иерусалимский Храм, он еще не встречал.

– Хотел бы я, чтобы это место приняло меня как родного, – грустно думал Минка, стараясь в мыслях как можно дальше уйти от египетских воспоминаний детства.

Рабби Натан и Шмулик оставили его в безопасном месте ради наблюдения за сирийскими воинами, снующими вдоль храмовых стен. Периодически они, словно муравьи, выстраивались цепочкой и передавали друг другу украденные из святых хранилищ иудеев золотые меноры, свитки Торы, монеты и части разбитого алтаря. Другие же воины, собравшись целыми группами, тащили тяжелые статуи греческих богов (самим сирийцам была навязана греческая вера) и расставляли их повсюду, едва находили свободную площадку.

Огромная статуя Зевса, самого сильного бога-олимпийца, стояла далеко, но и на расстоянии были видны скипетр с орлом и ледяные слепые глаза этой странной фигуры, не имеющей ничего общего с живым и любящим Отцом еврейского народа.

– Минка, – прошептал за его спиной Натан, – идём, сейчас кое-что увидишь.

Все трое путешественников во времени спустились в небольшую деревню неподалеку от Иерусалима и направились к глиняной постройке, где у входа их ждал отец большого семейства Биньямин. Он махнул рукой в сторону пяти детей, бегающих за упрямой, трясущей головой, козой, и горестно сказал:
– Всем нам приказано сегодня же написать на дверях своих домов «Мы отказываемся от Б-га Израиля». Ну как такое могло прийти в голову? Нам с женой всё равно, что они с нами сделают за непослушание, но вот малышей как спасти от неминуемой смерти…

И вдруг Шмулик подпрыгнул и шлёпнул грязной ладонью себя по лбу:

– Придумал! Сними дверь и выкинь её, дядя Биньямин, нет дверей, не на чем писать. И тогда никто не посмеет наказать тебя.

От неожиданного предложения все рассмеялись, хотя положение порабощенных иудеев царём Антиохом было далеко не смешным, и поспешили сообщить всему селению о том, что нужно сделать.

На следующий день, ранним утром, сонный и опухший сирийский воин переходил от дома к дому, в надежде увидеть и позже доложить начальству об иудейской трусости, но ни на одном доме не нашел двери с надписью об отречении от Вс-вышнего. Его лицо исказилось от злости, он потрясал кулаком кому-то невидимому в воздухе, но сделать ничего не мог и ушел ни с чем.

– Теперь мы не сможем жить спокойно ни днем ни ночью, – сказал после этого Биньямин путешественникам, раздавая им сухие лепёшки и оливки, – так как наши дома без дверей будут открыты для воров и бандитов. Но зато мы не совершили дурных вещей, которые полностью уничтожили бы Его доверие к нам.

Прошло еще несколько дней, и Антиох задумал очередное издевательство. На каждом животном, быке, баране или козе евреи должны были написать ту же страшную фразу: «Мы отказываемся от Б-га Израиля».

Услышав это, рабби Натан, которого вместе с мальчиками так тепло принимал у себя Биньямин, резко сказал:
– Ну что, дорогие мои, продавайте всех своих животных, да как можно скорее. Либо выпускайте их на свободу, в поля, в леса. Но только не оставляйте в своих дворах, во избежание наказания.

Пришлось евреям поскорее отдать животных и выживать дальше со своими семьями без молока и мяса. Более того, оставшись без быков, даже вспахивать землю для посева урожая было невозможно.

И тут пришел на помощь Минка, потянув за собой плуг вместо быка. Он делал это с такой силой, что вены вздулись на лбу и шее мальчика. Увидев это, Шмулик пошел следом, с помощью рукоятки углубляя плуг в землю и направляя его. Тут подоспели и другие жители деревни, и дело пошло чуть легче – сухая почва поддалась общим стараниям, и появилась надежда на то, что чечевица в свой срок взойдет на разрыхленной земле.

Шмулик показал детям из поселка, как находить среди трав пробивающиеся кориандр и мяту, зеленый лук и чеснок, – и оказалось, что, сочетая травы, оливки, мёд и разные фрукты, вполне можно продержаться какое-то время без мясной и молочной еды.

И вот, в один из ближайших дней, рабби Натан позвал Биньямина и детей на ту же гору, где Минка наблюдал за передвижением сирийских солдат.

– Что это?! – закричал Шмулик, – тыча пальцем в лежащую вдали развалину – статую Зевса. – Cмотрите, наши гонят врага прочь, сирийцы бегут!

Полуразбитый глаз олимпийского бога так же мёртво глядел в пространство.

И тут же подхватил рабби Натан:
– Мы дождались, вот он, Иехуда Маккавей! Смотри, Биньямин, он с братьями сражается прямо у ворот нашего Храма, совсем скоро случится чудо.

Дети, уже никого не боясь, хлопали в ладоши и вглядывались в наступление героев. Улыбался и старый Натан, знающий наперед многое из того, что закрыто для обычного человека.

Вечером зажегся огромный светильник – новая деревянная менора, вырезанная сразу после освобождения иудеев. Масляные огни горели внутри алтаря, но яркие лучи пронзали насквозь стены Храма и сгущающуюся тьму вокруг него. Наши герои не хотели расходиться, хотя становилось всё прохладнее.

– Пора прощаться с Биньямином, дети, – обнял их за плечи рабби, – и не волнуйтесь, свет будет гореть еще целых восемь дней, хоть масла в сосуде осталось совсем немного. Но ведь этот свет для нас, и ради нас, правда? – он чуть согнулся, чтобы заглянуть в глаза Шмулика и Минки.

– Спасибо вам, друзья, – стараясь сдержать слезы, сказал Биньямин, – и стал быстро спускаться с горы, чтобы как можно скорее принести добрую весть своим детям.

Таня Либерман
Иллюстратор: Олена Фрадина