Шимшон
Почти мидраш
«Если ты сейчас же не встанешь, я сам доем лепешку», – с полным ртом пробубнил Минка, размазывая пальцем остатки мёда по глиняной миске. Шмулик спал неподалёку, свернувшись калачиком на подстилке в самой глубине круглой хижины, наспех построенной из дерева, соломы и земли.
Долина Сорéк сразу приглянулась мальчишкам, привыкшим долго не задерживаться на одном месте. Виноградники, в большом количестве покрывавшие долину, свидетельствовали об упорной жажде жизни иудеев, уже несколько десятилетий порабощенных филистимлянами.
Поглядывая на беспробудно спящего Шмулика, Минка вспоминал, как однажды спросил здоровенного соседа-судью Шимшона*, встретив его на берегу моря: «Скажи, а какой он, Б-г филистимлян?». На что Шимшон презрительно фыркнул, откинул за спину связанные в тяжёлый узел косы, нагнулся и нарисовал на песке существо с головой человека и телом рыбы.

«Дагон», – сказал он, и его лицо на секунду исказилось. Больше Минка не задавал вопросы.
Внезапные крики и многолюдный шум за окном наконец-то разбудили Шмулика. «Что случилось?» – с тревогой подскочил он, и мальчики выбежали из хижины. Десятки филистимлянских воинов, в шлемах и в юбках с кистями, тащили за собой связанного судью Шимшона, выкрикивая проклятия на своем гортанном птичьем языке. Шимшон изо всех сил напрягал мышцы, чтобы сбросить толстые веревки и освободиться, но из этого ничего не получалось. Голова его, впервые коротко остриженная, казалось такой маленькой, почти детской.
Шмулик внимательно глянул на Минку и сказал: «Судья всегда был добр к нам, думаю, что мы не можем его оставить».
Идти за беснующейся толпой филистимлян мальчикам пришлось долго, с перерывами на отдых, через Ашкелон, до самой Газы. На них никто не обращал внимания. Кому нужны оборванные дети, не имеющие ни родных, ни настоящей мужской силы, ни монет.

Детям было странно наблюдать, как на отдалении медленно шла босая красивая женщина в пёстрой юбке, с золотым монисто. Шмулик знал, что её звали Далила, что она была подругой Шимшона, и видел, что теперь с ней творилось что-то неладное. Слёзы текли из её глубоких тёмных глаз, и время от времени доносился её голос: «Б-же, прости меня, прости».
Придя в Газу поздним вечером, мальчикам удалось уговорить местного погонщика мулов на местечко в сарае на полу, а за это дети приносили мулам ячмень, который животные долго пережёвывали, думая о своём невеселом бытии.
К рассвету Минка и Шмулик уже стояли у мрачного низкого строения с узким окном-прорезью, именовавшимся темницей. Шмулик едва сдерживал слезы, видя в отверстии страдальческое мужественное лицо Шимшона с ранами вместо глаз. Филистимляне настолько боялись невероятной силы этого иудея, что, даже заковав в цепи, решили ослепить его.
– Шмулик, Минка, – тихо и хрипло сказал Шимшон, – не бойтесь, всё идёт так, как нужно. Я же назорей*, и еще ого-го, какой сильный. Вы слышали, как я когда-то разорвал своими руками пасть льва, словно он был козленком? Глядите! И пленный высунул через оконную прорезь руку с широким, давно затянувшимся шрамом.
Минка успел вложить ему в ладонь жменю ячменя, чтобы судья мог хоть немного подкрепиться.
– А как я сражался с тысячью врагов одной лишь челюстью осла?! – воскликнул Шимшон и горько добавил, – вот только женщина, которую я любил, предала меня, обрезав волосы. Хотя знала, что именно в волосах моя сила.
– Далила? – спросил Шмулик, – она раскаивается в этом, поверь, я сам видел!
На этом разговор был прерван, так как воины пришли за Шимшоном, чтобы доставить его в своё святилище, на праздник победы над опасным врагом, в благодарность филистимлянскому божеству Дагону. Да, да, тому самому, с головой человека и телом рыбы. Шимшон же нужен был этим дикарям лишь для того, чтобы позабавиться над его слепотой и утерянной мощью.
Шмулик и Минка решили не отставать от шумного шествия, в надежде пригодиться несчастному пленнику. Дети зашли вместе со всеми в святилище врага, с тяжестью на сердце наблюдая за весельем и за тем, как слепой судья стоял, гордо выпрямившись. Волосы его успели подрасти за несколько дней, с этим возвращалась и его сила.
И вдруг услыхали, как Шимшон произнес: «Г-споди Б-же! Вспомни меня и укрепи, чтобы в этот раз я отомстил филистимлянам за оба глаза мои!»
После этого он повернулся в сторону Шмулика и Минки и приказал: «Бегите скорее вон отсюда и стойте снаружи, да подальше! Не забывайте, ребята, обо мне и рассказывайте своим детям то, что увидите!»
Дети выскочили во двор, сердца их громко стучали от волнения.
И тут, напрягшись из последних сил, сдвинул Шимшон с места два столба, на которых держался весь дом, и обрушилось святилище на него самого и на сотни веселящихся врагов, погребя их под своими обломками.

После того, как осела густая пыль, в наступившей тишине слышно было только всхлипывание Минки.
– Идем, – крепко обнял его Шмулик, – пора возвращаться домой, братишка. Нам есть, что рассказать своему народу.
– Ты знал, что имя Шимшон – от слова «солнечный»? – печально спросил Минка, пока дети шли вдоль кромки воды в долину Сорéк.
Шмулик не ответил, щурясь на полуденное солнце и пытаясь закрыться от него локтем.
Таня Либерман
Иллюстратор: Олена Фрадина